И. К. Красногорская, В. В. Чеклуев

Уголок земли родной

Почти у каждого человека есть на земле место, к которому он особенно привязан душой. И не обязательно оно там, где он родился и рос или добился каких-то жизненных успехов. Тому существует тьма примеров, как в прошлом, так и в настоящем, когда сотни наших молодых соотечественников с постоянством и неотвратимостью перелетных птиц устремляются на какие-нибудь «Канары». Нас же из года в год тянет в одичавший старинный парк близ села Ерлино Кораблинского района Рязанской области.
Притягательность этого оазиса в русской степи, между речушками Марьинкой и Молвой, необъяснима и не только нами испытана. То ли ее создают вековые деревья и древний водоем, озеро – каскадный пруд, то ли дело в личности последнего владельца парка, то ли что-то еще… Ведь издревле тянулись люди в этот уголок земли, на что указывает неразгаданное пока название села «Ерлино» (в старинных документах Эрлино), по-видимому, мордовского происхождения. А если это так, значит, поселение в междуречье возникло не позже того времени, когда пришли сюда славяне-черниговцы, то есть более девятисот лет назад.
В документах же оно упоминается впервые только в начале ХVII века как деревня Ерлино, которая числилась тогда в приходе села Вердерево Пехлецкого стана Ряжского уезда. В 1694 году в ней была построена церковь во имя Николая Чудотворца, благодаря чему деревня перешла в разряд сел. При новопостроенной церкви было «земли показано 25 четвертей, а в поле сенных покосов на 50 копен, а в приход к ней состояло два двора помещичьих и 72 двора крестьянских».(1)
Известно, что в середине ХVIII века один помещичий двор принадлежал Ивану Ивановичу Вердеревскому, родившемуся в 1732 году. Он был человеком знатным: бригадиром, то есть генералом, потом, уйдя в отставку, статским советником, с 1788 по 1791 год занимал выборную должность Рязанского губернского предводителя дворянства, имел несколько орденов Российской империи и еще отличался своей родовитостью. Происходил из древнего дворянского рода, занесенного в шестую часть родословной книги Рязанской губернии. Род Вердеревских вел свое начало от знатного мурзы Салахмира, который в 1371 году приехал из Орды в Переяславль Рязанский (нынешняя Рязань) да так и осел в нем, принял крещение (после чего стал называться Иваном Мирославичем), женился на сестре великого князя Рязанского Олега. Он и его потомки ревностно служили рязанским князьям, за что те не раз жаловали их землями и поместьями. Так, князь Олег определил Ивану Мирославичу в вотчину несколько поселений, среди которых был Верхдерев. Один из внуков Ивана Мирославича, унаследовав это имение, стал зваться Верхдеревским, а потом и Вердеревским. Позднее, в ХУ1 веке, представители этого рода служили воеводами в разных городах, а при Иване Грозном входили в тысячу лучших его слуг.(2)
С середины ХУШ века вторым владельцем села стал Матвей Михайлович Ивинский.(3) Он происходил из польских шляхтичей. В начале своей карьеры значился «при гражданских делах», а в 1736 году вступил в лейб-гвардии Преображенский полк и через пять лет стал участником дворцового переворота, возведшего на престол дочь Петра1 Елизавету, исторической личностью. Дело в том, что гренадерская рота полка сопровождала цесаревну в судьбоносную для нее ночь с 25 на 26 ноября 1741 года, а сержант Матвей Ивинский был одним из главных действующих лиц этой роковой ночи. Именно он разбудил родителей царя-младенца Иоанна VI.
Гренадерскую роту царица Елизавета преобразовала в лейб-компанию, имеющую значительные преимуществ и льготы по сравнению с обычными воинскими подразделениями. Так, сержанты в ней считались подполковниками, штабс-капитан – генералом. «Они из дворца не выходят; получая в нем хорошее помещение и хорошую пищу, – писал о гренадерах лейб-компании прусский посланник Мардефельд королю Фридриху. – …разгуливают по галереям, во время приемов ее величества расхаживают между высокопоставленными лицами… играют в фараон за тем же столом, где сидит императрица, и ее снисходительность к ним настолько велика, что она даже подписала указ о чеканке фигуры гренадера на обратной стороне рублевой монеты…»(4)
У Ивинского к тому же было при дворе Елизаветы особое положение: он, подполковник и лейб-компании сержант, командовал караулом во внутренних покоях Зимнего и Летнего дворцов. Под его диктовку в журнале словесных распоряжений императрицы были записаны любопытные предписания о порядке караульной службы в царской резиденции: Первое от 29 августа 1750 года: «Ставить в ночь часовых пред дверми парадной почивални и растворять двери. А пекету стоять пополам – одной половине в покоях, а другой на галдалей. И часовым стоять пока Ея Императорское величество почивать соизволит, а как пробудитца соизволит, то сводить и двери затворять». Второе, еще более пространное, предписание датировано 30 апреля 1751года: «…Лейб-компании часовых господ гранодеров двух поставить перед парадною Ея Величества опочивальнею в первой комнате внутри и водить на часы для смены через салу, через тое комнату, где стоят лейб-гвардии унтер-офицеры. И под часами быть одному господину гранодеру в первой комнате, чтоб случае нужды могли стоящие на часах к себе ево подозвать искусным образом. А приказу оным часовым ожидать впредь, а ныне токмо смотреть, чтоб посторонних никого не пропускать. (…) А часовым на галдареи стоять до время, когда Ея Императорское Величество от сна пробудитца соизволит…».(5)
В этих предписаниях интересен не столько текст, сколько то, что их передает как посредник, как лицо особенно доверенное человек, побывавший в тюрьме, и тем не менее не утративший расположения императрицы и ее приближенных А. Разумовского, В. Чулкова, И. Полтавцева. В марте 1743 года Ивинский попал в тюрьму по обвинению в заговоре против иностранцев, окружающих Елизавету и пользующихся ее милостью. Видимо, дело быстро уладилось в его пользу, и он материально не пострадал, во всяком случае, не лишился имения в Ерлине, которое, скорее всего, получил за участие в перевороте. В 1763 году Матвей Михайлович Ивинский благополучно вышел в отставку в чине генерал-майора и занялся своей ерлинской усадьбой. Она располагалась как раз на месте нынешнего старинного парка, по обе стороны разветвленного большого оврага, который почему-то назывался «Ерлинский верх». В нем были устроены два пруда. Одного из них теперь уже нет (он находился южнее существующего). Усадебный дом стоял на восточном берегу водоема, а на другом берегу, напротив дома, бывший гренадер в память о судьбоносном и для него событии соорудил монумент – колонну, увенчанную металлическим лейб-компанским орлом.
Как правило, овраги, да еще заполненные водой, обрастают деревьями и кустарниками, и Ерлинский верх не мог стать исключением. По его берегам, конечно, росли без присмотра ракиты, березы, осины. На их основе хозяин разбил так называемый ландшафтный парк или парк в «английском стиле» с солнечными, затянутыми цветущим разнотравьем лужайками, с вольно растущими деревьями. Не оставалось у него времени на создание регулярного, устроенного на французский манер парка, призванного поражать взор фигурно постриженными деревьями, похожими на дорогой бархат газонами, требующими особого ухода экзотами, вроде цветущих олеандров и унизанных золотыми плодами апельсиновых деревцев. И те и другие большую часть года пребывали в оранжерее и только летом, не покидая своих кадок, украшали сады и парки. Хозяйские, помещичьи хлопоты обременяли отставного генерал-майора, к тому же неотвратимо надвигалась старость, и о душе следовало позаботиться. Он решил построить в усадьбе церковь, недалеко от дома. Строительство ее велось с 1777 по 1779 год, посвящалась она архангелу Михаилу, и не случайно: посвящение тоже было связано со служебной карьерой Ивинского. «Дух гнева, возмездия кары» – архангел Михаил чтился как покровитель православного воинства. Считалось так же, что он сопровождает души умерших к их неземным пристанищам, поэтому во имя его строились кладбищенские церкви и храмы-усыпальницы. Усыпальницу Ивинский тоже предусмотрел, но отделенную от церкви, – семейный склеп. Были, выходит, у него средства. Значит, хозяйство он вел рачительно и мог заказать проекты построек кому-нибудь из видных архитекторов. Побывавшие в 70-е годы ХХ века в ерлинской усадьбе доктор искусствоведения Г. К. Вагнер и архитектор-реставратор С. В. Чугунов отметили: «Здешняя Архангельская церковь постройки 1779 года, вероятно, когда-то была хорошей архитектуры, но очень искажена разными переделками, так что мы не решаемся остановить на ней внимание». (6) Жаль! Остановив на ней внимание, маститые специалисты могли хотя бы высказать предположение, кто автор этой незаурядной постройки.
Что касается переделок, то они осуществлялись по воле сына Ивинского, Дмитрия Матвеевича (1764 – 1823), а потом внука, Александра Дмитриевича (1799 – 1877). Дмитрий Матвеевич пристроил к церкви придел во имя своего небесного покровителя – чудотворца Дмитрия Ростовского. Александр Дмитриевич, став владельцем усадьбы (после своей матери Ирины Ивановны), последовал примеру отца, и церковь обзавелась новым приделом, во имя Александра Невского. Благодаря этими пристройкам и вошли наследники Матвея Михайловича Ивиского в историю. Оба в своей профессии пошли по стопам отца. Но Дмитрий Матвеевич дослужился лишь до чина прапорщика и предпочитал жить в столицах. Александр Дмитриевич сделался подполковником, однако слыл повесой, проматывающим свое состояние. Ничего значительного потомки генерала после себя в усадьбе не оставили. Документальные описания усадьбы, сделанные при них и при жизни Матвея Михайловича, мало отличаются друг от друга. В «Экономических примечаниях Рязанской губернии» 1790 года, когда Матвей Михайлович был еще жив, написано: «…церковь каменная во имя Архистратига Божия Михаила, дом Господский деревянный, при коем сад плодовитый». В «Экономическом примечании к генеральному плану Скопинского уезда 1802г.» значатся «церковь каменная об одном этаже во имя Архистратига Божия Михаила с приделом Дмитрия Ростовского – чудотворца, дом Господский деревянный с каменными службами, флигелями, при нем сад с плодовитыми деревьями…». На плане села Ерлино, составленном в 1860 году, те же дом, церковь и сад. Правда, с северной стороны усадьбы, за плотиной, появился винокуренный завод, неизвестно кому принадлежащий. Ни слова нет в этих документах о парке: может быть, он воспринимался их составителями как лес. Лес упоминается: «Лес строевой и дровяной, березовый, дубовый, осиновый». Итак, за более чем семидесятилетнее владение усадьбой потомки героя-гренадера ничего значительного сделать в ней не сумели, а его правнук Иван Александрович Ивинский и вовсе решил от нее избавиться.
Имение (усадьба и относящиеся к ней лес и земли) было куплено дворянином, отставным майором, издателем «Петербургской газеты» и литератором Сергеем Николаевичем Худековым. Справочные материалы, видимо, перепевая друг друга, сообщают, что Худеков купил имение в 70-е годы. Но это такой неопределенный отрезок времени! На протяжении его менялись социальный статус и материальные возможности покупателя. В 1869 году чиновник, недавно назначенный помощником столоначальника (по нынешним меркам помощник начальника отдела) Главного интендантского управления Военного министерства, капитан и мало кому известный литератор, он вторично вышел в отставку в чине майора с правом ношения мундира. Но что мундир, когда в нем нет ни гроша. «Хотя по своему происхождению он был из дворян – рязанских помещиков, – вспоминала балерина Екатерина Вазем Худекова примерно той поры, – средств к жизни, кроме личного заработка, он не имел никаких и до такой степени нуждался, что не имел возможности содержать в Петербурге свою семью, которая проживала в деревне». (7) Семья состояла из жены и двоих сыновей. И, тем не менее, при таком незавидном положении, неизвестно на какие средства отставной майор взял в аренду захудалое столичное издание, именуемое «Петербургская газета», а потом и купил его. «№ 1 газеты под фирмою С. Н. Худекова вышел 1 августа 1871 года. Газета была мало распространенной, печаталась всего в количестве 600 экземпляров», – эти сведения приводит свояченица Худекова Лидия Авилова. Любое издание прожорливо, особенно на первых порах, ненасытно требует новых средств. А тут вдруг обнаружилось, что кончилась бумага и не на что ее купить. Надя, жена Худекова, заложила… подушки. Значит, уже все иное (кольца, серьги, еще какие-то мало-мальски ценные вещи) заложила-перезаложила, продала. А дальше, после этих подушек, у начинающего издателя дела пошли как по маслу. Подтверждение тому документы и свидетельства мемуаристов, той же Авиловой, например: «До 1875 года газета выходила 4 раза в неделю, затем – пять раз, с 1880 разрешено было выпускать 6 раз…» (8) И литератор Худеков добился в эти 70-е годы значительных успехов: написал роман «Балетный мирок» и несколько пьес, которые шли не только на частных провинциальных подмостках, но и на сцене императорских театров. Автор ряда статей о балете, с которых он начинал свою литературную деятельность, страстный балетоман, Худеков создал либретто балета «Баядерка», премьера которого состоялась в январе 1877 года и имела огромный успех. Он прекрасно разбирался в конъюнктуре и сочинил либретто, ориентируясь на вкусы публики и угождавшего ей балетмейстера Мариуса Петипа. У публики, посещавшей балетные спектакли, в моде была экзотика, приправленная мистикой. Поэтому он предложил ей нечто среднее между пользующимися успехом балетами «Дочь фараона» и «Жизель», но выросшее на новой, еще невозделанной почве. Действие «Баядерки» разворачивается в древней Индии. Знания публики об этой стране тогда исчерпывались романтическим набором понятий: охота на тигров, заклинание змей, дрессировка слонов, прекрасные храмовые танцовщицы – баядерки, и немыслимо богатые раджи. Худеков весь этот набор в либретто представил да еще взбудоражил сознание зрителей экзотическими именами персонажей, Дугманта, Гамзатти, Солор, Никия, Магдавая. И случилось так, что этот балет как бы предвосхитил увлечение Индией, позднее охватившее Россию. В 18890 – 1891 годах ее посетил наследник престола, (будущий император Николай 11), который не раз присутствовал на балете. Вскоре после «Баядерки» Худеков написал либретто к балету «Роксана, краса Черногории». Его сюжет, по воспоминаниям Вазем, «построен на выявлении «двойной жизни» заколдованной юной черногорки… (…) В «Роксане» имели большой успех славянские танцы, т. к. балет был поставлен в год окончания русско-турецкой войны 1877-1878 гг., когда все симпатии столичного света были на стороне славян… и пришелся вполне по времени».
Скорее всего, к этому времени и относится покупка имения. Ни в одном из справочников не сказано, где не успевший еще разбогатеть издатель и автор взял на нее деньги, но воздержимся от предположений и оставив вопрос об источнике их открытым. Имение Худеков приобрел немаленькое – 3300 – 3500 десятин. Подобных по размеру поместий в Рязанской губернии в ту пору насчитывалось всего девять. Были поместья и большие, площадью свыше 10 000 десятин. Но ерлинское, тем не менее, входило в число 50 наиболее крупных из 4385, располагавшихся в губернии. (9) И замахнулся на такую земельную собственность Худеков не случайно и не потому, что ему понравился заброшенный пейзажный парк и пруд, который в обрамлении склонившихся над ним деревьев воспринимался тихой и таинственной лесной речкой, – он намеревался разбогатеть. Ему необходимо было разбогатеть, чтобы обрести творческую независимость, чтобы не рассчитывать на чужой тугой кошелек, занимаясь литературой. Литературу же он считал делом жизни. Проанализировав экономическое положение в более мелких хозяйствах, Худеков пришел к выводу, что нужного ему дохода ни одно из них не даст. Кроме того, на ерлинском имении он остановился еще и потому, что оно находилось в Скопинском уезде, не так уж далеко от имений родственников. Худеков был женат на двоюродной сестре, в девичестве Страховой. Ее и его мать – родные сестры, до замужества Сергеевы. Родная сестра Надежды, Александра Воейкова, жила в имении, некогда принадлежавшем Сергеевым, в селе Ольховец Михайловского уезда. Поблизости от него находились Бутырки, владение матери Худекова, и село Клекотки (тогда Епифановского уезда Тульской губернии), в котором обитали кровные братья и сестры и мачеха Надежды, а до своей смерти в 1875 году и отец. Прочно обосновался в Михайловском уезде старший брат Худекова, Павел. (10)
Осуществляя свой замысел, Худеков опять, как и в случае с газетой, пошел непроторенным путем. Тогда в стране наметилась тенденция – воссоздать живую природу, порядком уже к тому времени загубленную. Повсюду вдруг принялись сажать леса, занялись садоводством и огородничеством. Мода на посадки требовала большого количества хорошего посадочного материала, и новоявленный помещик воспользовался этим: создал в своем имении питомник плодовых и декоративных деревьев и кустарников на 30 десятинах земли. Там выращивались 164 акклиматизированных сорта яблонь и груш, 50 сортов смородины, по 40 сортов малины и крыжовника, 75 сортов земляники. Ежегодно из питомника продавалось до 20 тысяч штук саженцев в двухлетнем и трехлетнем возрасте. (11) К тому же он задумал заложить дендрарий, собрать коллекцию диких деревьев и кустарников, растущих в разных странах на одной с его имением долготе. И собрал 88 пород хвойных деревьев, 200 – лиственных. Одной только ивы 50 пород! Под так называемую корзиночную иву был отведен специальный участок в несколько десятин. Ее решено было выращивать как промышленную культуру для продажи прутьев – материала, традиционнол широко используемого в крестьянском хозяйстве и быту и начавшего применяться для изготовления дачной мебели. Но дендрарием в том виде, как его обычно представляют, хозяин мог любоваться лишь незадолго до Октябрьской революции. Деревья растут долго, очень долго, поэтому приезжавшие к Худекову в гости артисты и литераторы не обратили на разномастную младенческую поросль внимания. Парк же, по дорожкам которого они прогуливались, впечатления на них не произвел: парк как парк или сад как сад. Только Авилова посвятила то ли ему, то ли саду в Клекотках несколько строк, точнее, жившим в одном из них соловьям: «В эту холодную весеннюю лунную ночь в нашем саду непрерывно пели соловьи. Их было несколько. Когда тот, который пел близко от дома, замолкал, слышны были более дальние, и от хрустального звука их щелканья, от прозрачной чистоты переливов и трелей воздух казался еще более свежим и струистым. Я стояла на открытом выступе балкона, куталась в платок и глядела вдаль, где над верхушками деревьев, рассыпавшись, мерцали звезды». А вот отрывок из более позднего, 1968 года, описания уже точно ерлинского дендрария: «Украшением парка являются красный клен, серебристый тополь и тополь широколиственный. Среди деревьев есть представители Франции, Китая, Италии, Северной Америки и других стран. Из семейства елей привлекает внимание величественной красотой ель серебристая, завезенная в дендрарий из Сибири. Не уступает ей в красоте и ель плакучая, родина которой Италия. Могучие кроны дубов и кедров закрывают небо от взора туриста. Даже в самую тишь летнего дня шепчутся резные листья кленов. В парке можно встретить пять сортов сирени, три сорта акации, барбарис, калину японскую, боярышник летний, зимний, розовый». (12) И ни слова в этом описании о розах, а у Худекова их было 500 сортов. Он любил розы. Его ремонтантные красавицы не были неженками и переносили рязанскую зиму без особых капризов и укрытий. Многие из них перекочевали из Ерлина в Клекотки. «Розы розовые, розы красные, розы белые. Громадные клумбы белых роз». «В клумбу с розами забежали цыплята, уже большие, голенастые, куцые фавероли, роют землю своими цепкими лапами, что-то выклевывают, что-то выглядывают», – поделилась с читателями своими наблюдениями Авилова. Фавероли – мясо-яичная порода кур, выведенная во Франции во второй половине ХIХ века, оказались в Клекотках тоже благодаря Худекову. Организовав работы по выращиванию саженцев, заложив дендрарий и сдав в аренду плодоносящий сад, он решил сосредоточить свою нерастраченную энергию на племенном животноводстве и птицеводстве, благо ерлинское хозяйство стало давать хорошие доходы и «Петербургская газета» ожила и больше в дотации не нуждалась. Он мечтал снабдить русских хозяев высокопродуктивными производителями, хотя и рожденными в России, но чистопородными. И принялся собирать новую коллекцию, теперь уже домашних животных и птицы. Для перечисления пород, вошедших в нее, воспользуемся цитатой из «Иллюстрированного вестника торгово-промышленного прогресса России»: «Рогатый скот имеется следующих пород: а) симментальский; б) швицкий; в) остафрисландский; голландский; г) джерзейский и д) шортгорнский. Свиноводство. Разводятся породы: а) большая йоркширская; б) средняя йоркширская и в) беркширская. Овцеводство. Мясные английские породы: а) окскфордлауны и шропширдлауны. Коневодство. Тяжеловозы шайргорсы и метисы от них с рысистыми». Заметим, что эта порода тяжеловозов называется еще шайрской, а лошади коротко – шайры. В Рязанской губернии было много конных заводов, но спрос на лошадей не убывал, хотя и появился конкурент у гужевого транспорта. В 1863 году началось строительство Московско-Казанской железной дороги, рельсы год от года все больше полосовали рязанскую степь, но до замены гужа автомобилем было еще очень далеко. А эти самые шайры готовы были везти груз в 20 и более тонн. Необходимость распространения этой породы в России призналась в каких-то высших инстанциях, и Худекова как владельца племенного конного завода, который он создал в 1884 году, освободили от поставки лошадей в армию. Кроме животноводства, в хозяйстве Худекова хорошо было развито и птицеводство. «Куроводство. При Ерлинском птичнике имеются куры 34 пород, гуси – тулузские, эмбденские и разные русские. Утки – пекинские, руанские и другие. Фазаны – разные, своего вывода. Голуби – разных пород и преимущественно разные почтовые. Все перечисленные отрасли животноводства удостоены на разных выставках целым рядом золотых медалей и почетных наград…». (13) Худеков отдавал предпочтение английскому скоту и, стало быть, за чистопородными особями посылал людей и, наверное, сам ездил в Англию. Разнообразие пород скота и птицы в его хозяйстве давало покупателям возможность приобрести чистопородную живность, не предпринимая обременительную и недешевую поездку за границу, и при этом еще и получить бесплатную консультацию по ее содержанию Можно было и просто, не делая покупок, осмотреть хозяйство, перенять опыт. И в своей второй, отличной от первой (литературной) деятельности Худеков продолжал выполнять миссию разведчика нового, просветителя, а потому держал ворота своей усадьбы открытыми для всех желающих увидеть его хозяйственные достижения. Один из сотрудников «Петербургской газеты», скрывшийся за инициалами «Н. А», писал: «Худеков показывал нам свой скотный двор и конский завод. Всего много, обильно, чисто, во всем образцовый порядок… Видели Худековских свиней на Нижегородской ярмарке – очень хороши. За выставку птиц Худеков получил первое место и золотую медаль». Наряду с породистыми, но, в общем-то, привычными птицами выставлялись и редкие, экзотические. А. П. Чехов писал Авиловой: «А какие славные лебеди у Сергея Николаевича! На выставке видел». Худеков принимал участие в различных выставках тоже с просветительской целью. Они позволяли ему не только знакомить большое количество людей с ерлинской продукцией и увеличивать число ее покупателей, но и обращать некоторых из них в своих последователей. Увы, последователем становился далеко не каждый, кто восхищался элитными животными и растениями и приобретал их. Многим не хватало для этого лишь одного – таланта деятельности. А этот талант, как любой талант, дается единицам. И доказательством того, что этот редкий дар всякие авторитетные комиссии и жюри признавали у Худекова были присужденные ему на выставках и в связи с ними награды. Так, за организацию Первой Всероссийской выставки садоводства и плодоводства, открывшейся в Петербурге в 1890 году, он был награжден орденом Святой Анны второй степени. В том же году на престижной Всемирной выставке в Париже он получил золотую медаль за создание оригинального усадебного комплекса в Ерлине.
Еще только задавшись целью приобрести усадьбу, Худеков определил ей сугубо утилитарное назначение. Она должна была стать местом его временного пребывания не для летнего отдыха, а для летней работы. Однако он не собирался жить в какой-то малокомфортабельной времянке или в древнем барском доме, где скрипели половицы, протекала крыша и в темном зале обитали тени чужих предков, Ивинских. Постепенно согласно своему вкусу и появляющимся средствам, он все в усадьбе перестроил, за исключением церкви да, по всей вероятности, обелиска, возвышающегося невдалеке от нее и символизирующего жизненное начало. Подобные обелиски со времен незапамятных были обязательной принадлежностью помещичьих усадеб. (14) Недалеко от церкви по прямой аллее, с востока на запад, проходил парадный въезд в усадьбу со стороны села. Аллея была старая, потому вела не к новому господскому дому, а к одному из флигелей. Парадный двор располагался вдоль пруда и, видимо, из-за перестройки не имел регулярной планировки: два кирпичных отштукатуренных двухэтажных флигеля размещались по обе стороны дома на разных от него расстояниях и отличались один от другого архитектурой, но оба были построены в стиле позднего классицизма. В том же стиле выдержан и новый господский дом. Центр его обращенного на пруд фасада украшали полукруглый выступ и большой балкон прямоугольной формы, опирающийся на две колонны. Перед домом со стороны подъездной аллеи была обширная лужайка, газон, с цветником. Современница Худекова, жительница Ерлина А. С. Гордеева рассказывала: «Дом был кирпичный, двухэтажный. Слева сохранившийся дом был барским флигелем, а где теперь школа, была поварская и жила дворня. Круглых фонтанов было два, один из них со скульптурой коня, другой – мальчика. Перед домом были цветочные клумбы. От дома к пруду спускались по трем каменным лестницам. У дома со стороны пруда была каменная терраса с балюстрадой и фигурным фонтаном, украшенным скульптурой «танцовщицы». От терассы вниз по склону вели три каменных лестницы, центральная и две боковые. От центральной лестницы был перекинут через пруд мост на сваях. На противоположном берегу от моста также вели три лестницы, а на возвышении стоял двуглавый орел, которого после революции сбросили в пруд. Подъезжали к барскому дому мимо церкви по широкой аллее, которая была обсажена розами». Помимо перечисленных строений, на территории парадного двора находились на поляне, южнее церкви, два больших благоустроенных погреба с островерхими крышами. Хозяйственный двор усадьбы располагался справа от главного въезда в нее, вне границ современного парка. На нем сосредоточились двухэтажное кирпичное здание конторы управляющего имением, кучерская, каретный сарай, склады и ледник. Там же, ближе к парадному двору, находился дом станового пристава. Центр хозяйственного комплекса занимал манеж. Все постройки возводились в стиле позднего классицизма. К хозяйственным сооружениям следует отнести и находившиеся за пределами двора сторожевые и водонапорную башни – в усадьбе был водопровод. Севернее хозяйственного двора в сложенных из кирпича корпусах, которые трудно назвать хлевами, содержался скот. А птичник находился в парке за прудом, слева от дубовой аллеи. Большую площадь, около четырех гектаров, занимали огороды и оранжереи. Находились они в северо-восточной части усадьбы, вблизи двух малых прудов и отделялись от парка аллеей дубов и пихт. В оранжереях выращивались абрикосы, персики, лимоны, лавр, пальмы и другие субтропические растения. Летом некоторые из них покидали ее и на время становились обитателями парка. Интересно, что сам Худеков в своих описаниях усадьбы от слова «парк» воздерживается, называет посадки, расположенные по обе стороны большого пруда, «питомником плодовых и декоративных деревьев и кустарников». А между тем парк существовал и уже обладал необъяснимой притягательностью, хотя, конечно, выглядел иначе, чем теперь. Действительно, не было еще тех великолепных деревьев, которыми любуются нынешние посетители парка. Кедры, лжетсуги, плакучие ели, серый орех и белая акация еще не покинули так называемой «школы» питомника, своеобразной площадки древесного молодняка. Деревья растут долго, очень долго. В питомнике они выращивались на продажу, но часть их поселялась в усадьбе. Худеков создавал свой парк, понимая, что никогда не увидит его в полной красе. Но посадки деревьев и кустарников велись до 1917 года, создавался парк будущего, уникальный экологический комплекс, включающий в себя разнообразную растительность и разветвленную систему водоемов, оазис среди степи. Этот парк будущего, свою мечту, Худеков не мог, конечно, доверить деловым бумагам. Существует фотография, где он снят рядом с юной, но уже выше его ростом, елочкой и выглядит счастливым человеком. «Школа» размещалась за прудом, за пределами так называемого прибрежного парка, по дорожкам которого ходило несколько поколений Ивинских и их гостей. Дорожки эти при новом хозяине и по его требованию наемные рабочие посыпали песком. По этим вековым тропинкам прогуливались уже его гости. В основном литераторы, художники и артисты, которые не желали смотреть на элитный скот и восхищаться его содержанием. Они предпочитали любоваться сиренью, росшей вокруг пруда; его зеркальной поверхностью, гладь которой время от времени нарушалась всплесками рыб или клинообразной волной от гордо проплывающего мимо каравана лебедей. Восторгались пейзажами, открывавшимися с с плотин. На южной плотине для этого даже была устроена специальная смотровая площадка с беседкой. Надо заметить, что петербургское окружение Худекова его далекой от литературы деятельностью не интересовалось. Признавало, что «Петербургская газета» стоит «много больше золотоносного прииска», но не желало знать, откуда берутся деньги на ее содержание, не восхищалось предприимчивостью издателя, а даже подтрунивало над ним, подчеркивая при случае его некоторую скупость и то, что он миллионер. (Да, Худеков стал очень богатым человеком!) Так, постоянный сотрудник «Петербургской газеты», один из ее «столпов», писатель Лейкин, обращаясь к своим гостям, говорил: «У Сергея Николаевича я на днях за обедом телятину ел. Я бы угостил его вот этой! (…) У меня действительно телятина! А он миллионер». «Разве у Сергея Николаевича есть такие перчатки? – нахваливал Авиловой свои новые меховые перчатки Чехов, шутливо подражая Лейкину. – А миллионер». Из этих замечаний можно сделать и другой вывод: Худеков был не только расчетлив, но и непритязателен, скромен в своих бытовых потребностях. Есть этому выводу и доказательства. Вот приходит он в гости к свояченице, Лидии Авиловой, и говорит: «Вы звали на новоселье, и я счел нужным надеть фрак». Но фрак-то на нем старый, и жилет под фраком пиджачный. Можно было бы посчитать эту неувязку розыгрышем или пренебрежением Худекова к одежде, однако у него и отношение к своему жилью выражалось, похоже, лишь в потребности: были бы крыша над головой и письменный стол. Особняка в Петербурге миллионер не имел. «Квартира была тесная, так как, кроме своих троих детей, у Худековых воспитывались двое детей близких родственников и еще один мальчик приемыш», – сообщает Авилова. К расчетливости и непритязательности Худекова следует отнести тот факт, что 25-летний юбилей возглавляемой им «Петербургской газеты» миллионер отмечал в собственной тесной квартире, где не было зала, а не в ресторане. И не только петербургская квартира, но ерлинский дом отличался скромностью и не в какое сравнение не шел с домом-дворцом С. П. Дервиза в рязанском селе Кирицы. Об этом «кирицком дворце», выстроенном по проекту архитектора Ф. О. Шехтеля в 1889 году, Худеков не мог не знать, вероятно, и видел его, а сооружать нечто подобное ни в Ерлине, ни в Сочи, где в том же году он приобрел землю, а потом построил дачу, не стал. Деньги вкладывал в развитие сельского хозяйства и издательского дела, увеличивал тираж газеты, издавал книги, покупал для типографии новые современные машины. Все это не одному ему было нужно и не только его семейству. Он давно пошел добровольцем в народ и служил народу куда действеннее, чем многие народники. Но и чистым альтруистом назвать его нельзя: себя он тоже не забывал: много ездил за границу, покупал редкие дорогие книги, не менее дорогие, а чаще более дорогие картины. В Ерлине была украшена картинами отличная библиотека. Но в займы он давал и порой «забывал» об этом, а суммы у него брали иногда очень значительные. И одолжались не бедные поэты или актеры, а рязанские соседи-помещики. Они в отличие от петербургских знакомых Худекова признали его талант организатора и хозяйственника и наделили почетными обязанностями еще тогда, когда он только начинал карьеру помещика. Пять раз, с 1878 по 1893 год они выбирали Худекова Почетным мировым судьей Михайловского уезда. Избирали его и Почетным мировым судьей Скопинского уезда, а через месяц после этого, в конце ноября 1893 года, земляки-дворяне, скопинцы, пожелали видеть его своим предводителем. Он не смог им отказать и на несколько лет осел в Ерлине, передав дела по ведению «Петербургской газеты» старшему сыну Николаю. А к этому времени посадки в новом, сочинском, имении были уже закончены. Тогда никто это собрание растений, насчитывающее 224 вида древесных и кустарниковых пород, дендрарием не считал, и Сочи называли еще Даховским посадом. Закладывался там парк по типу франко-итальянских террасных регулярных парков, насыщенных малыми архитектурными формами. Работами по разбивке парка руководил опытный садовод-практик К. Лемгау. Подбирали скульптуры и размещали их в парке приглашенные Худековым скульпторы П. Капеллари А. Дюранне. Среди скульптур были «Мальчик с рыбкой», «Пастушок, играющий на свирели» – тоже мальчик и «Танцовщица». Не исключено, что такие же скульптуры украшали ерлинскую усадьбу. Продолжались в новом имении работы по строительству дачи. И там, казалось бы, должен был ежечасно находиться хозяин. Но Ерлино он любил больше всех мест на земле и старался внушить эту любовь своим детям и внуку. Николай часто приезжал в Ерлино, считался в округе своим человеком и в 1896 году был избран кандидатом на должность Скопинского уездного предводителя дворянства, то есть не только в Петербурге, но и в Рязанской губернии шел по стопам отца. А двумя годами раньше венчался в ерлинской церкви с приемной дочерью не задолго перед тем умершего поэта Алексея Николаевича Плещеева. По одной из ерлинских легенд на венчании и свадьбе присутствовал Чехов. Он много лет сотрудничал в «Петербургской газете», а когда перестал писать для нее, не порвал отношений с семьей Худекова. С Лидией Авиловой же Чехова связывали романтические отношения, которым не суждено было развиться, потому что она, «девица Флора» была уже замужем, а он, известный к тому времени писатель, оказался нерешительным. То, что происходило между ними, осталось прекрасной тайной двоих, которую чуть приоткрывают их произведения. А очевидцами того, сколько раз приезжал Чехов в Ерлино, с кем гулял по тропинкам над прудом, остались сейчас, увы, лишь состарившиеся и одичавшие деревья. Не раз посещал Ерлино уже перед Великой Отечественной войной и внук Сергея Николаевича Худекова Николай Николаевич Худеков, который преподавал высшую математику в Ленинградском электро-техническом институте, был доцентом. (15)
Итак, Худеков стал предводителем дворянства, взвалил на себя новые немалые обязанности. По свидетельству современника Худекова П. В. Волкова-Муромцева, «предводитель дворянства был ответственен за очень многое. Правительство возлагало на предводителя ответственность за набор. Он был ответственен опекунскому совету за помещиков, которые плохо управляли своими поместьями, и назначал управляющих в такие поместья, Он был ответственен за вдов, которые не знали, как управлять своими имениями. Ответственен был и за помещиков, которые какими-нибудь мероприятиями вредили крестьянским хозяйствам, – в таких случаях он был ответственен волостному управлению». И с этими обязанностями Худеков отлично справился. Доказательство тому – полученный им в 1896 году орден Святого Владимира 4-й степени, «В воздаяние отличной усердной и ревностной службы и особых трудов», и то, что его выбрали предводителем на второй срок. И хотя он уже имел опыт, работы не стало меньше, прибавились хлопоты, связанные со Всероссийской переписью, которая осуществилась 28 февраля 1897 года. За активное участие в переписи Худеков был награжден медалью. По данным переписи, в 1897 году в Ерлине жило 498 человек, 67 дворов, были кирпичный завод, ткацко-прядильная фабрика, ветряная и паровая мельницы, кузница, хлебозапасный магазин и школа, построенная на средства Худекова. Через пять лет в селе было уже 900 жителей, и немалая часть их работала в имении Худекова. Ведь в аренду из своих 3500 десятин он сдавал только 34 десятины фруктового сада и, кроме питомника, занимающего 30 десятин и требующего постоянного ухода, были еще 300 десятин луга, 320 десятин леса и пахотная земля «при трех хуторах с разнообразными системами хозяйствования». Таким образом, для некоторых ерлинцев имение Худекова почти сорок лет было постоянным и надежным источником существования. В почетной и хлопотной должности предводителя дворянства Скопинского уезда Сергей Николаевич Худеков пребывал до конца Х1Х счастливого для него и усадьбы века, затем вернулся в Петербург, потому что спешил заняться, наконец трудом, к какому стремился всю жизнь. У многих литераторов есть своя любимая тема, которая в разных вариациях прослеживается в их творчестве. Худеков всю жизнь интересовался балетом. Смолоду он собирал документы, рисунки, фотографии, относящиеся к западноевропейской и русской хореографии ХVII – ХIХ веков. Он не мог, подобно, скупому рыцарю, держать коллекцию в сундуках при себе. Хотел и ее и свои знания по истории балета сделать достоянием многих, написать несколько книг под общим названием «История танцев всех времен и народов». Вышло четыре фолианта. Их издание потребовало огромных средств, но в распоряжении Худекова были типография и деньги, и он не скупился.
Три тома «Истории танцев» вышли в 1913 – 1915 годах. В 1916 был готов к печати IV том. Казалось бы, осуществилась мечта автора. Но он не чувствовал радости: в его жизни одна трагедия сменялась другой. В 1912 году в Кельне после непродолжительной болезни умер Николай. Через два года началась война, и во время нее Худеков потерял младшего сына, Сергея. В 1915 году у автора болело сердце за свое сочинское имение: Сочи обстреливал с моря германский военный корабль. Вскоре свершилась революция, и Худековы вынуждены были оставить сочинское имение на произвол судьбы. 22 ноября 1917 года новая власть закрыла «Петербургскую газету» (тогда она называлась «Петроградская газета»). Жизнь в холодном и голодном Петрограде потеряла для Худековых всякий смысл. Один за другим покидали столицу люди их круга. Уезжали в основном в провинцию, в места своего летнего отдыха, надеясь, что там еще сохранился прежний порядок. Худековы, Сергей Николаевич и Надежда Алексеевна, отправились в Ерлино. Они решили там переждать лихолетье. Они надеялись, что опытный, преданный делу управляющий, проверенные не одним годом усердного, честного труда работники, добропорядочные, добросердечные соседи-крестьяне сберегут уникальное хозяйство. Ерлинцы так искренне благодарили Худекова за школу, за то, что в имении всегда есть для них хорошо оплачиваемая работа. Они считали его хозяином строгим и требовательным, но справедливым, отзывчивым на горе и нужды своих работников. Доказали ему свою лояльность во время революции пятого года. Увы, Худековы ошиблись, рассчитывая на своих добрых соседей. Власть переменилась – переменились и соседи: быстро уверовали, что это им, а не помещикам Худековым принадлежит хозяйство, процветающее благодаря крестьянскому труду. Совсем запамятовали, что трудились в нем не бесплатно, забыли про школу и про церковь, находившуюся в имении, но всегда открытую для них, ждали только случая, чтобы приступить к дележу богатства. Внезапный приезд Худековых стал этим случаем. Начавшийся дележ превратился в разгром усадьбы. Этот день, последний день пребывания Худековых в Ерлине, вошел в местные легенды. В наши дни сведения о нем, перекочевав из фольклора на страницы областной прессы, обрели неопровержимость документов. Горько читать приведенное в нескольких статьях обращение Худекова к погромщикам: «Не громите имения, все это ваше. Ничего не ломайте, вы так не построите. Все это ваше, я ничего с собой не возьму"» Но успевшие опустошить винный погреб, вошедшие в пьяный раж мужики не вняли увещеваниям и подожгли дом. Сбросили в пруд орла и намеревались утопить ставшего враз ненавистным хозяина. Во время этой трагедии ему было без малого 80 лет. Якобы спас его от разъяренной толпы священник Грацианский, помог добраться Худековым до Скопина. Оттуда Сергей Николаевич уехал в Петроград. В Петрограде на Худекова обрушилась новая напасть: во время пожара в типографии сгорел почти весь тираж 1У тома «Истории танцев». Осталось всего несколько экземпляров. О новом послереволюционном этапе жизни Сергея Николаевича ничего неизвестно, умер он 20 февраля 1928 года в Ленинграде.
Для усадьбы перемены тоже оказались горестными. Она лишилась любящего, заботливого хозяина и нового не сразу обрела. Просуществовала бесхозной до февраля 30 года, когда перешла в собственность первой в Скопинском районе коммуны «Маяк». Новые хозяева, которые со временем поменялись (вместо коммуны стал колхоз того же названия), больше, чем Худеков были проникнуты утилитаризмом, а потому считали лишними, барскими выдумками розарий, цветники, парковую скульптуру, затейливые спуски к пруду, мост через него, беседки и фонари – все то, что называется архитектурой малых форм. Также исчезли за ненадобностью дозорные и водонапорная башни, не стало птичника. У древней церкви появилось новое применение: она сделалась хранилищем химикатов. Один из уцелевших флигелей стал жилым домом, другой – школой. Больше не принадлежал ей парк. Он перешел в ведение структур лесного хозяйства, теперь – гослесфонда. Однако неухоженный, не избежавший стихийных порубок в первые годы после революции и во время Отечественной войны, парк поражал посетителей красотою. Это был уже не тот парк, что видел Худеков: старые деревья Ивинских попали под топор первыми. Не стал он и таким, каким представлялся хозяину в мечтах: одни декоративные растения погибли в суровые зимы 1928, 1929 годах, другие, вошедшие в силу к военному времени, перевели на дрова. Специалисты считают, что деревьев, посаженных при Худекове, осталось только 42 процента. И, тем не менее, парк не только прекрасен своей зрелой величавостью, искусно подобранным сочетанием деревьев как между собой, так и с водной гладью извилистого, словно река, пруда – это еще внушительная по масштабу и редкая по составу собранных растений живая коллекция, дендрарий, представляющая собой большую историческую и биологическую ценность. К счастью, с этим выводом официальные лица не очень опоздали. С декабря 1974 года парк состоит на учете как памятник культуры республиканского значения; в январе 1977 года решением Рязанского облисполкома он объявлен памятником природы. В 1988 году Всесоюзный государственный проектно-изыскательский институт разработал проект его реконструкции и благоустройства. Проект предусматривает восстановление и сохранение коллекции древесных и кустарниковых пород, восстановление старинной планировки парка и системы прудов, создание в парке условий для кратковременного отдыха его посетителей. Во время разработки проекта была проведена таксация и паспортизация деревьев. Их оказалось 2100 штук. По возрасту они были распределены на три группы: старше 90 лет, от 90 лет до 51 года и до 50 лет. Все деревья старше 70 лет – в основном выходцы из питомника Худекова, представители флоры Северной Америки, Дальнего Востока, Сибири, Средней Азии и Западной Европы. Деревья моложе 70 лет естественного происхождения, то есть те, что посеялись самостоятельно и выросли под пологом уже существовавшего парка. Всего же в нем деревьев и кустарников 88 видов, относящихся к 17 семействам и 42 родам. Сухая это все статистика! На деле же вступившие в пору зрелости питомцы Худекова – стойкие, могучие, касающиеся облаков красавцы. И парк – не просто коллекция, дендрарий, а еще и памятник российской культуры, такой, как известные на весь мир Павловский и Гатчинский парки под Петербургом, живой и этим уже уникальный мемориал, семьдесят пять лет самостоятельно, неофициально служащий увековечению памяти Сергея Николаевича Худекова. В начале ХХI века парк стал символом единения. За короткий срок объединил многих людей из разных мест, разного социального статуса и возраста (от ерлинского мальчишки до рязанского губернатора) в желании возродить его, сделать одним из российских культурных и экологических центров. Постановлением главы администрации Рязанской области от 10 февраля 2003 года «О развитии особо охраняемых природных территорий Рязанской области» Ерлинскому парку-дендрарию определен статус памятника природы регионального значения. В том же году начались усиленные работы по расчистке дендрария, ликвидировалась дикая поросль, заселившая аллеи, убирались сухие деревья и кустарники. Трудились в основном рязанские студенты и курсанты, члены Кораблинского школьного лесничества, ерлинские школьники, и, конечно, дело не обошлось без помощи областной и Кораблиской администраций. В 2004 году фронт работ расширился: была осуществлена реконструкция школы, то есть одного из сохранившихся флигелей усадьбы, началась очистка каскадного пруда. И то и другое потребовало высококвалифицированных специалистов, хорошей современной техники и дорогих материалов и в общей сложности – денег. В общем, без привлечения определенных производственных организаций, а главное – без поддержки опять-таки областной администрации, которая способна так или иначе влиять на эти структуры, выполнить эти мероприятия было бы невозможно. 3-го марта 2005 года Правительство Рязанской области приняло Постановление «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 170-летию со дня рождения С. Н. Худекова». Был утвержден состав оргкомитета и план мероприятий. Планируется реконструировать к 2007 году находящиеся на территории усадьбы здания, в частности церковь и второй флигель, открыть в нем литературный музей Худекова, окончательно очистить пруды, сделать птичник, благоустроить территорию усадьбы и установить у школы памятник Худекову, разбить в парке питомник, посадить новые деревья вместо утраченных. Это основные мероприятия, призванные восстановить внешний облик усадьбы. При наличие средств и правильной организации дела они вполне осуществимы. Сложнее воссоздать духовный потенциал, некогда присущий этому удаленному от столиц уголку русской земли и привлекающий к нему творческих людей. Но думаем, надеемся: общими усилиями и с этой задачей можно справиться…
Литература
1. Добролюбов И. Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии. Т. 2. – Рязань, 1885.
2. Цепков А. И. Рязанские землевладельцы ХIV – ХVI веков. – Рязань, 1995.
3. Акульшин П. В., Чеклуев В. В. Проблемы сохранения и использования усадебного парка Ерлино Рязанской области // Усадебные парки русской провинции: проблемы сохранения и использования. Материалы Всерос. Науч. конф. – Великий Новгород, 2003.
4. Валишевский К. Дочь Петра Великого. – М., 2002.
5. Писаренко К. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. – М., 2003.
6. Вагнер Г. К., Чугунов С. В. Рязанские достопамятности. – М., 1974.
7. Вазем Е. Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. – Л., 1937.
8. Авилова Л. А. Рассказы. Воспоминания. – М., 1984.
9. Попов И. П. и др. Два века рязанской истории (ХУШ в. – март 1917 г.). – Рязань, 1991.
10. Красногорская И. К. Тень Никии в Ерлинском парке. – Рязань, 2004.
11. Там же.
12. Ерлино // На земле Рязанской. – М., 1968.
13. Сафонов В. И. Вечный город над Окой. – Рязань, 1994.
14. Турскова. Т. Новый справочник символов и знаков. – М., 2003.
15. Петров В. П. Записки блокадника. – Рязань, 2003. И. К. Красногорская,